Ты придешь и у ног моих ляжешь.
Я сниму с тебя старый ошейник.
Ты поймешь. Не осудишь. Не скажешь.
Потому что ты тоже отшельник.

И твоя поседевшая шкура
Не прельстит никакого злодея.
Осень стала неласковой, хмурой,
Только осень убить не посмеет.

Потому что и так мало света
И кочуют без смысла и места
Отплясавшие лето планеты,
Все Паллады, Цереры и Весты...

Ты тоскливо замрешь у порога...
Знаю, слишком привык... встреплешь холку...
Не пристало по твердой дороге
Лапы в кровь разбивать тебе, волку...

Ты прости, я понять не умела,
Мне казалось - покорный и слабый...
К воле цепи не рвал оголтело -
Я решила - привыкнет хотя бы...

Я, слепая, не видела силы,
Я не видела гордого взгляда...
Нет, тебя бы не остановило
Никакое бездумное "рядом".

Ты же ждал, чтобы я осознала,
Что могу быть почти что волчицей,
Что любого вольера мне мало,
Что свободы достойна, как птица,

Ты же шел, отделяя от края
Мысли, чувства мои и ошибки,
Спал урывками, оберегая
Сны о чуде и легкость улыбки.

Скалил зубы в бездонную темень,
Грел уставшим дыханием ноги...
А твое настоящее племя
Уходило по лунной дороге.

Ты был мудрым и преданным другом.
Ты мне силы давал и надежду.
Только ты в свою белую вьюгу
Возвратишься, наверно, как прежде...

Я не смела пленять и неволить,
Я не смела и думать об этом...
Ты прости за иллюзию боли,
Ты прости за вопрос без ответа...

Ты теперь как тавро где-то в сердце.
Я сама на цепи - хоть не кайся...
Я оставлю незапертой дверцу.
Если вдруг... я всегда... оставайся...